Парунин А.В. Дипломатические контакты Московского великого княжества и Тюменского ханства в 1480-е – начало 1490-х гг. // Средневековые тюрко-татарские государства. Сборник статей. Выпуск 2. - Казань: Из-до "Ихлас", 2010. - С.266-274.

[266]

Рассматриваемый период (80-е – начало 90-х гг. XV века) в истории Тюменского ханства отмечен солидными внешнеполитическими успехами и определенным влиянием на взаимоотношения Москвы, Казанского ханства, Ногайской и Большой Орд. Установление дипломатических отношений с Москвой,  номинальное подчинение Ногайской Орды хану Ибаку придали Тюменскому ханству весомый статус среди тюрко-татарских государств XV-XVI вв.

Стоит отметить, что основными нарративными источниками, повествующими о внешнеполитической деятельности хана Ибака, являются русские летописи и данные дипломатической переписки Московского великого княжества с Крымским ханством и Ногайской Ордой. Данная источниковая база характеризует Тюменское ханство глазами официальной титулатуры Московского княжества и является, по сути, «внешним» источником деятельности Ибака. Тюменское ханство отмечено в русско-крымской и русско-ногайской дипломатической переписке, к сожалению, зачастую фрагментарно. Корпусом источников, которые бы охарактеризовали государственную структуру Тюменского ханства «изнутри», мы не располагаем.

Одной из особенностей становления Тюменского ханства уже в конце 60-х – начале 70-х гг. XV века явилось образование коалиций, в том числе и Ногайской Ордой, хотя её вклад в образование и развитие самостоятельного Тюменского ханства представляется неясными из-за скудости источников [20, c.98]. Долгосрочные политические отношения, основанные на формальной зависимости Ногайской Орды от Тюмени, были установлены около 1473 года [21, c.114; 5, c.17]. Д.Н.Маслюженко со ссылкой на Летописный свод 1518 г. указывает, что «в 1480 г. ногайские беки Муса и Ямгурчей признали власть Ибака над Ногайской Ордой» [11, c.92]. Номинальное подчинение ногаев Ибаку было взаимовыгодным: Ибак получал в свое распоряжение многочисленное ногайское войско («силы пятнадесять тысящ казаков» [10, c.158]) а ногайские беки могли обрести определенный политический статус среди других тюрко-татарских государств, и отдельно Москвы. В то же время, как отмечает Е.В.Кусаинова, ногаи могли претендовать на золотоордынское наследие [9, c.21]. Тем не менее, степень подчинения ногаев Ибаку по-прежнему представляется спорной (краткий историографический обзор имеется в работе В.В.Трепавлова [21, c.114]), однако этот вопрос  лежит вне проблемы, озвучиваемой в данной статье.

Первой крупнейшей внешнеполитической акцией Ибака, позволившей оформить дипломатические контакты с Московским великим княжеством, стало нападение на войско хана Большой Орды Ахмата, который после неудачного «угринского стояния» осенью 1480 г., отправился на зимовку и рассредоточил свои войска по близлежащим улусам.

Однако источники неоднородны в степени раскрытия нападения сибирско-ногайского войска на большеордынского хана. По «Архангелогородскому» летописцу (в редакции 1781 г.) Ибак именуется «царем Шибанским»: Ибак со своими силами отправляется в Ногайскую Орду, затем общее войско, переправляясь через Волгу преследует Ахмата: «и перевезеся Волгу на горную сторону а уже осень, и поиде на переем на Ахмата царя, и перенял след его за Доном, и поиде после Ахмата по вестем, и как Ахмат разделился своими ити Салтаны, на зимовище приде, и ста зимоваши, расплотася» [10, c.159]. Указана и точная дата убийства Ахмата: «а царь Ивак приде на него с силою своею безвестно с Мырзами, месяца Генваря в 6 день, приде на него на утре изноровяся, а царь Ахмат еще спит, и уби его своими руками» [10, c.159].

Более подробные данные касательно похода на Ахмата предоставляет «Историческое и дипломатическое собрание дел между Российскими великими князьями и бывшими в Крыме Татарскими царями, с. 1462 по 1533 гг»: «Между тем великий князь, узнав, что Ахмат оставил Орду свою без  [267] всякой защиты, немедленно отрядил туда царя Курдоулата с Российскими войсками которые, не нашед себе никакого сопротивления, разграбили и опустошили татарския жилища, побили и попленили неприятельских жен и детей. Ахмат, стоящий на берегах Угры, уведав о сем несчастии, побежал к свои на помощь, но тогда как он старался встретить обременных добычею и пленом Россиян, которые избрали себе для возвратного пути совсем другую дорогу, Нагайцы ворвались в Орду и истребили до конца все избегшее от руки прежних победителей. Они, взяв в плен Ахматовых жен, пошли далее, переправились через Волгу, встретились с Татарским войском, вступили с оным в сражение и по долговременной и кровопролитной битве, оное одолели; сам Ахмат умерщвлен был Нагайским князем Иваном , сыном царя Шибана» [4, c.192].

Данный отрывок показывает пример координации действий двух войск с использованием отвлекающего маневра для распыления сил противника, что наводит на мысль о совместных действиях войск Ибака и отрядов московского князя Ивана III. Совместной операции, возможно, предшествовали и первые дипломатические контакты, о которых, к сожалению, источники не упоминают. На возможную договоренность указывает А.Г.Нестеров, утверждающий, что «именно в это время (1480-й год) шейбанидский хан заключил союз с великим князем Московским Иваном III, направленный против большеордынского Ахмад-хана» [14, c.114]. Косвенным подтверждением гипотезе служит другой отрывок: «Как приходил царь Ахмат на Русь и стоял обе Угре, и без него взял ево орду Ногайский Царь Ивак и его убил» [8, c.4].

Удачное использование ситуации после «угринского стояния» (распыление сил Ахматом; по меткому замечанию В.В.Каргалова, «остатки воинства Ахмед-хана, «наги и босы», «страхом гонимы», бежали в степи «невозвратным путем» [7, c.114]) и географических условий (зимнее время, войско Ахмата готовилось к перезимовке, частично было распущено) позволили эффективно и быстро осуществить военную операцию против Большой Орды, захватив при этом немалые трофеи, размеры и значимость которых также неоднозначно трактуются источниками. В частности, Вологодско-Пермская летопись упоминает о захвате дочери Ахмата, разорении его орды, и захвате «базара» [17, c.274; 2, c.262]. «Архангелогородский» летописец. отмечает: «и стоял царь Ивак 5 дней на Ахматове Орде, и поиде прочь: а Ордобазар с собою поведе в Тюмень не грабя, а добра, и скота, и полону Литовского безчисленно поимал, и за Волгу перевел» [10, c.159]. Никоновская же летопись отмечает, что «царь Ивак Нагайский Орду взя» [16, c.202]. Д.Н.Маслюженко специально выделяет данный факт, при этом замечая, что «ордой называли вообще ставку, военный лагерь хана, а часто и всех его подданных» [11, c.92; , 12, c.243]. Со сведениями Никоновской летописи согласуется и следующее высказывание: «Нагайцы ворвались в Орду и истребили до конца все избегшее от руки прежних победителей» [4, c.102]. Можно предположить, что под фразой «Орду взя» имеется в виду разорение территорий, подчиненных Большой Орде.

В качестве одного из трофеев источники упоминают «ордобазар», который по мнению Д.Н.Маслюженко, как кочевой ставкой хана, так и вполне реальным городом [11, c.92]. Тем не менее вопрос нуждается в дополнительном исследовании, к чему подталкивает упоминание в Вологодско-Пермской летописи: «….и базарь разграби, и полон весь за Волгу перевезе в Ногаи» [17, c.274]. Однако имеющиеся данные о разграблении русскими отрядами «татарских жилищ» и о безуспешной погоне Ахмата с целью вернуть награбленное все-таки позволяет предположить, что под «ордобазаром» упоминается кочевая ставка, возможно с немногочисленной охраной, немалым обозом, родственниками и приближенными хана. Так или иначе, с учетом противоречивых данных, вопрос нуждается в дополнительном исследовании.

Удачная операция по уничтожению опасного противника Московского великого княжества позволила Ибаку укрепить свое внешнеполитическое положение, о чем свидетельствует прибытие первого официального посольства из Тюменского ханства во главе с послом князем Чюмгуром. По сообщению летописей, «Того же лета царь Ивак послал посла своего Чюмгура князя к великому князю Ивану Васильевичу и к сыну его великому князю Ивану Ивановичу с радостию, что супостата твоего есми убил, царя Ахмата. И князь великий посла Ивакова чествовал и дарил и отпусти ко царю с честию, а царю Иваку теш послали» [18, c.95; 10, c.160]. Мнение Г.Л.Файзрахманова о том, что Ибак спешил с установлением дипломатических отношений с Иваном III из-за «угрозы со стороны Москвы» (кстати, стоит отметить тот факт, что «московская угроза» Тюменскому ханству у Г.Л.Файзрахманова «кочует» из одного исследования в другое: см., например, 24, c.123; 23, с.135; 22, с.136] источниками не подтверждается.

Заслуживает внимания следующий факт, который упоминают Устюжские и Вологодские летописи: «Того же лета Андрей Мишнев с шильники и с Устюжаны ходили в Великую Пермь, [268] да побили Вогулич под Чердынем, а на Каму шедши да встретили гостей да Тюменских Татар, да пограбили» [18, c.95]. Очевидно, событие произошло одновременно с прибытием посольства в Москву и никак не повлияло на развитие тюменско-русских отношений.

К сожалению, о характере переговоров между Москвой и Тюменью, ничего неизвестно, помимо упомянутого подарка («теш»). Судя по всему, ногаи не вошли в число послов к Ивану III, хотя их военный вклад в успех операции был определяющим. Однако и Ибаку, по всей видимости, не удалось достичь более существенных результатов, нежели установление (пускай и достаточно теплых) дипломатических отношений с Москвой. Стоит согласиться с мнением А.К.Бустанова о том, что разгром Большой Орды и посольство князя Чюмгура летом 1481 года не служат признанием суверенитета Тюменского ханства, поскольку «в Москве слабо представляли, какую роль может играть Сайид Ибрагим» [1, c.87]. Тем не менее представляется сомнительным тот факт, что Ибак посредством данных переговоров пытался добиться от великого князя признания суверенитета или легитимизации ханства: вероятно, первоначальной задачей было установление прочных дипломатических контактов. Однако Д.Н.Маслюженко со ссылкой на Б.А.Ахмедова утверждает, что имеются данные о переписке Ибака и Ивана III касательно торговли [11, c.93], но имеющиеся источники не упоминают о подобном факте: упоминания же о торговых отношениях начинают фиксироваться лишь на переговорах в 1489 году.

В свете тюменско-русских дипломатических отношений интересен поход воевод князя  Ивана III на Обь: «В лето 6991. Князь великий Иван Васильевич посла рать на Асыку, на вогульского князя, да и в Югру на Обь великую реку» [18, c.95]. При этом летопись отмечает, что «воиводы великаго князя отошли вниз по Тавде реце мимо Тюмень в Сибирьскую землю» [18, c.95]. Не совсем ясны цели похода на Обь, что отразилось в историографии: Н.М.Карамзин указывает, что поход был вызван стремлением подчинить югорские и вогульские племена Ивану III. По мнению исследователя, обложение данью Югры вследствие похода 1465 года было недостаточным [6, c.385]. С данным мнением соглашается и Е.А.Рябинина [19, c.37], а Д.Н.Маслюженко добавляет, «что в реальности сибирский поход на противников не только не привел к нужным для Ибак-хана результатам, но даже, наоборот, Югра признала свою зависимость от Москвы [11, c.94]. Однако при этом непонятно, на какие именно результаты рассчитывал Ибак-хан, поскольку они не получили своей огласки в источниках. Не спасает положение и ссылка Д.Н.Маслюженко на автореферат диссертации А.Г.Нестерова (с.14), поскольку последний в своей работе лаконично констатировал: «В 1483 г. войска совершили поход в Югру – Северное Зауралье. В результате этого похода угорские земли признали зависимость Русского государства» [13, c.14].

Признание зависимости отмечено и в летописях: «В лето 6992 (1484). Тое же весны пришли с челобитьем князи вогульския и югорския, вогульский князь Юмшан да Калша, а сибирский князь Лятик, а югорский князь Пыткеи, а большеи князь югорский Молдан; того с собою на перед князь Федор Курьбский привел. И князь великий за себя их привел, и дань на них уложил, да пожаловал их, отпустил их восвояси» [18, c.95; 17, c.276]. Представляется интересным упоминание о «Сибирском князе Лятике», но нет причин связывать его ни с Тюменским ханством, ни с потенциальными противниками Шибанидов в Сибири – Тайбугидами вследствие разрозненности данных: судя по всему Лятик может быть отождествлен с «Сибирьстей землей» [18, c.95], границы которой локализовать не представляется возможным.

Русско-тюменские отношения, в ту пору достаточно мирные, сыграли свою роль в данном походе, ибо при движении в Сибирь полки прошли «мимо Тюмень», видимо памятуя о недавнем разгроме Большой Орды и успешном визите послов Ибака к Ивану III. Возможно, имело место и некоторая помощь со стороны тюменцев русским в их достаточно рискованной миссии, но, к сожалению, в источниках нет указания по данному поводу. Д.Н.Маслюженко со ссылкой на статью Е.А.Рябининой [19, c.37-38] указывает, что поход 1483 года, «не был запланирован государством, а был личной прихотью воевод, желавших, помимо обложения данью, просто пограбить местное население» [11, c.94]. Однако Е.А.Рябинина пишет, что «скорее всего (поход) не носил характер запланированной экспедиции» [19, c.38], при этом не указывая, что военная операция была лишь «личной прихотью воевод», что также идет вразрез и со сведениями летописей: «Князь великий Иван Васильевич посла рать на Асыку, на вогульского князя, да и в Югру на Обь великую реку». Как видим, операция была санкционирована лично Иваном III, а обложение данью вогульского и угорского населения являлось государственной политикой: летопись фиксирует сведения о наложении данью вогульских и югорских князьков: «И князь великий за себя их привел, и дань на них уложил, да пожаловал их, отпустил их восвояси» [18, c.95].

[269] В целом, следует констатировать тот факт, что несмотря на целенаправленные попытки Московского княжества подчинить себе часть сибирского региона, Тюменское ханство оставалось по-прежнему в мирных отношениях с Иваном III, на что указывают и данные летописей, где многочисленные угорские и вогульские князьки пришли «бити челом» московскому князю, но среди посольств тюменцы не упомянуты.

Следующий этап в развитии дипломатических контактов Москвы и Тюмени был непосредственно связан с событиями в Казанском ханстве в 1487 г.

Можно констатировать тот факт, что благодаря дипломатической миссии 1489 года (в составе 22 человек, среди которых три посла: один – от Ибака, двое других – от ногайских мурз Мусы и Ямгурчи), отношения Тюменского ханства и Московского княжества приобрели иной статус. С данным фактом прежде всего связано смещение казанского хана Али (Алегама) с престола: «В лето 6995 (1487)…. В четверок на пятой недели по Велице дня, и взяша город Казань июля в 9 день, и царя Алегама Казанского изымаша с матерью и его царицей и с двумя браты и с сестрою, и с его князми, и приведоша из на Москву. Июля же на 20 прииде весть великому князю, что город Казань взяли его воеводы и царя полонили; а пригонил с той вестью князь Федор Хрипун Ряполовский. И князь великий Иван Васильевич всея Руси цари Махмет-Аминя из своей руки посадил на царство в Казани, а коромолных князей и уланов смертию казнил и иных коромолников; а царя Алегама с царицею посла князь великий в заточение на Вологду, а матерь его и братию его и сестры посла князь великий в заточение на Белоозеро в Карголом» [16, c.218-219].

Агрессивная акция Московского государства против Казани, очевидно, не на шутку встревожили элиту тюрко-татарских государств [24, c.123; 23, c.135; 11, c.98; 12, c.50], что может быть подтверждено внезапным посольством ногайских мурз и тюменского хана осенью 1489 г.

Подтверждают внезапное прибытие посольства с многочисленной свитой «Памятники дипломатических сношений….»: «Лета 98, сентября. Сю грамоту прислал из Мурома наместник князь Федор Хованской о нагайском после.

Государю великому князю Ивану Васильевичу всей Русии холоп твой, государь, Федорец Хованской челом бьет. Приехали государь, к тобе послы из Нагайские Орды, Иваков слуга, а зовут его Чюмгуром, да Мусин мурзин слуга, Адиком зовут, да Емгурчеев мурзин слуга, Тувачем зовут; а всех их, государь; а всех государь, двадцать да два. А сказывают государь, Волгу возилися под Черемшаны; а провожал их, сказывают, Алказый, да Бегиш, да сын его Утеш, да Чет, да Икайсым Сегит; а провожали их государь, полем до Суры, до Папулы, до Мордвина; а оттоле, государь, сказывают, ехали на князя на Ромодана, да на Кырданову Мордву, да на Саконы; а нынеча государь, стоят за рекою против города. И яз, государь, на сю сторону их возити не велел без твоего ведома, и ты, государь, как укажешь» [15, c.81].

Исходя из данных грамоты, приезд ногайско-тюменских послов, да еще и с огромным сопровождением, явился неожиданностью для Москвы и был воспринят неоднозначно, если не сказать холодно. Судя по всему непосредственно посольство состояло из 22 человек с довольно внушительной охраной («Алказый, да Бегиш, да сын его Утеш, да Чет, да Икайсым Сегит»). Сопровождение послов «нашими недругами Алегамовыми людми, которые от нас бегают» [11, c.99], вероятнее всего, наложил негативный отпечаток на переговорах в Москве в ноябре 1489 года.

Между тем, стоит также отметить и торговый аспект посольства, проявившийся еще во время «стояния» послов на берегу реки Оки: «И князь великий, того же месяца сентября, послал против ногайского посла Юша подъячего, а велел ему давати послу корм на стану по два борана, а овчины назад отдавать. А на кони, на которых они идут, на десятеро лошадей четверть овса; а которые кони гонят на продажу, на те кони корму не давати» [15, c.81].

Остановимся поподробнее на тюменско-русских переговорах 1489 года. Прежде всего обращает на себя внимание официальное обращение к послам, где Чюмгур обозначается «послом», а Адык и Тувач «человеками». Москва, таким образом, как бы констатирует факт зависимости Ногайской Орды от Тюмени, однако характер зависимости не подчеркивает. Официальная титулатура вновь маркирует Ибака «нагайским царем», придавая Тюменскому ханству статус полноценного государства.

Начальный текст грамоты содержит характерные особенности: «От Бреима царя великому князю, брату моему, поклон. Яз бесерменский государь, а ты христианский государь» [15, c.81]. А.К.Бустанов указывает, что «Арабское имя Ибрахим было прочитано как «Бреим» из-за того, что переводчик опустил начальную «алиф» и фонему «ха» или «айн», имевшуюся в подлиннике. Эта особенность указывает на то, что грамота была написана арабским письмом» [1, c.88]. [270] Формулировка «яз бесерменский государь» может означать мусульманское вероисповедание Ибака: на частичную исламизацию Тюменского ханства указывают А.К.Бустанов [1, c.88] и Д.Н.Маслюженко [12, c.249].

Официальное обращение «брату моему» констатирует факт равенства, на что обращают внимание некоторые исследователи [11, c.98; 1, c.88], однако в данной фразе термин «брат» односторонний, поскольку он исходит только от Ибака. Ответное послание не содержит упоминания о «братстве».

Интересен факт, что Ибак, упоминая о братстве, тут же ломает стереотип равенства формальной угрозой: «Брат мой Алегам царь по случаю в твоих руках стоит. Со мной впрок захочешь братом быть, брата моего ко мне отпусти; ко мне его не всхош пустити, и ты его на ево вотчину отпустишь: ино то мне таково же братство будет» [15, c.81-82].

Упоминание посла Чюмгура «Базарьским князем» вызвало у А.К.Бустанова возможное сравнение со взятым в 1481 году Ибаком орда-базаром. Р.Г. Скрынников связывает с орда-базаром надежды Сайид Ибрагима превратить Чинги-Туру «в новую торговую столицу ордынцев» [цит.по 1, c.89]. Не исключено также, что на посла Чюмгура были возложены особые полномочия по налаживанию торговых отношений Москвы и Тюмени. Подтверждением данного факта служит прибытие еще под Муром в сентябре 1489 г. вместе с послами «торговых людей»: ….а которые кони гонят на продажу, на те кони корму не давати» [15, c.81].

Тем не менее, ответ Ивана III подчеркнул непримиримую позицию Москвы по отношению к выдаче Алегама: «…а наш недруг Алегам царь, Божьей милостью, нынче в наших руках, и нам его не пустити» [15, c.83]. В дальнейших строках читается «наступательная» позиция Ивана III: «а нашего недруга Алегамовы люди царевы, которые от нас бегают, Алказый, да Тевекел Сеит, да Касым Сеит, да Бегиш с сыном с Утешем и иные их товарищи, и тех людей Ивак царь да и мырзы у себя держат, да от них ходячи колко лиха те люди чинят нашим землям, моим да и брата и сына моего Магмет Аминеве цареве земле. А нынче к нам прислал Магмет Амин царь, а сказывает: как есте нынеча ко мне шли, ино с вами вместе идучи, те люди Алказый, да Касым Сеит, да Бегиш, да Утеш, да и мырзины Ямгурчеевы люди, твой Тувачев брат да сын да зять, и с иными людьми с Ямгурчеевыми землю Магмет Аминеву цареву и нашу воевали, грабили, да и головы в полон поимали. Ино пригоже ли так?» [15, c.83].

В ответном тексте грамоты читается возмущение от действий Ибака, приютивших сторонников свергнутого Алегама, а также сопровождения «недругами» ногайско-тюменского посольства, которые по пути разоряли приграничные территории Казанского ханства. Однако Иван III выделяет тезис о том, что Тюмень больше является «другом» Москвы и ставит четкие условия для возвращения дружбы: «Князь великий велел вам говорити: и ты бы Чюмгур от нас своему осподарю Иваку царю говорил, а вы бы от нас мырзам говорили: похочет с нами Ивак царь дружбы и братства, а мырзы с нами дружбя похотят, и они бы то взятое, головы и иной грабеж весь, что Алказый да Касым Сеит, да Бегиш, да Утеш, да Тувачев брат, да сын Тувачев да зять и с иными Ямгурчеевыми людьми, нынче с вами идучи, взяли в нашей земле и в Магмет Аминев цареве, то бы все, головы и иной грабеж весь велел отдати, а тех бы наших беглецов Алказыя, да Кайсым Сеита, да Бегиша, да Утеша с товарищи, да и Тувачева брата и сына Тувачева и зятя и иных людей, которые с ними были, велел казнити, чтобы впредь такого лиха от них не было» [15, c.84].

В то же время Ногайская Орда была заинтересована в установлении дружеских отношений с Иваном III на тех условиях «дружбы и братства», которые существовали и раньше «при отцах и дедах», то есть на условиях равноправного партнерства [15, c.82; 9, c.22],  однако, по всей видимости, переговоры о дружеских отношениях не были рассмотрены Иваном III вследствие установки четких условий для исправления пошатнувшихся отношений, а именно: выдача «недругов» (т.е. «Алегамовых людей») и возвращение награбленного.

Констатировав неудачу политических целей миссии, послы попытались добиться экономических целей: «Да говорили Дмитрею царев посол Чюмгур да Мусин человек Адика о том, чтобы приказал князь великий в своей земле по городам, да и грамоту бы свою князь великий им дал: как пошлют царь и мырзы к великому князю и кто с ними пойдут торговые люди, ино бы им в великого князя земле задержки не было, да и пошлин бы с них не имали» [15, c.84-85]. В данном случае послы добивались выгодных условий для обеспечения торговли сопровождающих их лиц, что подтверждается сведениями вышеуказанной грамоте князя Федора Ивану III, где упоминалась «торговля конями». Следует отметить, что по данному вопросу Иван III дал добро: «И Дмитрий им отвечал: что есте мне говорили о грамоте, как пойдут от царя да и от мырз к великому князю их [271] люди, ино бы с них в великого князя пошлины не имали; и из те ваши речи до государя донес» [15, c.85]. Вероятно, торговый аспект переговоров оказался единственной удачей ногайско-тюменского посольства.

Проблема выдачи сторонников Алегама вновь обозначилась во время самостоятельных миссий ногайцев в Москву. В августе 1490 г. состоялось посольство мурзы Мусы (с чем, вероятно, связано укрепление его политических позиций в Ногайской Орде). Муса попытался заключить договор о дружбе и союзе с Иваном III; кроме того в грамоте, был упомянут факт приезда людей от казанского хана Мухаммед-Аминя к Мусе о сватовстве дочери последнего. Констатировал Муса и готовность выступить в случае необходимости и единым фронтом против «Ахматовых детей» [15, c.90]. Очевидно, данное обстоятельство и склонило Ивана III к заключению договора о дружбе с Ногайской Ордой: московский великий князь также дает согласие на брак Мухаммед-Аминя с дочерью Мусы: «…и мы того хотим, чтобы еси с Магмет Аминем царем был в дружбе, и дочи бы твоя у него была» [15, c.91]. Таким образом, благодаря заключенным соглашениям была создана направленная против Большой Орды коалиция Москвы, Ногайской Орды, Казани и Крыма [9, c.23].

В октябре-ноябре 1490 г. в Москву прибыло новое посольство во главе с послом от «Абелек Еменека царя», по предположению В.В.Трепавлова, выдвинутого Мусой [см., подробнее, 21, c.116]. Для нашего исследования является значимым упоминание посла Ямгурчи о сторонниках Алегама: «Еще Алгазыя просишь: Алгазыя яз не видал, с Ибреимом с царем к Тюмени поехал; от тех мест у Ибреима царя в Тюмени живет» [15, c.93]. Очевидно, что после свержения Алегама с престола часть его сторонников примкнула к Тюменскому ханству и стала ближайшими помощниками Ибака, или, во всяком случае, проживала на территории ханства.

Дальнейшая внешнеполитическая деятельность Ибака напрямую была связана с процессами, происходившими в Ногайской Орде. В 1491 году, по данным источников, фиксируется раскол в правящей верхушке ногайцев: «А в Казань государь вести пришли, гости из Ямгурчеева улуса, а сказывают: Опас князь да Ямгурчей зимовали под Чэгэдэи. А про Мусу, государь, сказывают, Муса зимовал на Еме реце. А Опас, государь, да Ямгурчей с Мусою не в миру; а рекши, государь, Опас да Ямгурчей послали в Тюмень по Ивака по царя, а зовут его к себе….…. А нынче, государь, при твоем гонце приезали царевы люди из-под Ногай, а ходили, осподарь, языка добывати, а язык, государь, были и добыли, и тот язык сказывал нам, что Ногаи кочуют под Тюмень противу Ивака; а Ивак, государь, идет к ним по их речем, что по него посылали, да опять, государь, за ним пришла погоня от Ногай, да тот у них язык отняли.» [15, c.133]. По мнению В.В.Трепавлова, данный отрывок свидетельствует о противостоянии Мусы с одной стороны, его дяди Аббаса и брата Ямгурчея – с другой [21, c.116-117]. Упоминание хана Ибака, возможно, в данном случае фиксируется как своеобразный политический капитал, использование которого помогло бы решить создавшийся конфликт.

Стоит отметить, что напрямую ногайские события никак не влияли на московско-тюменские отношения, однако они показывают сохраняющийся политический вес Тюменского ханства непосредственно для ногайцев. По мнению В.В.Трепавлова, Аббас и Ямгурчи привлекли к походу против Казани Ибака, однако Муса, не желая гипотетической вражды с Иваном III, отменил готовящуюся операцию [21, c.118].

Последним совместным выступлением Ибака и ногайских мурз явился поход осенью 1493 года в Астрахань: «Да еще слово то: из Орды человек наш приехал Шиг Ахмет до Сеит Магмут цари. А Нагаи Муса да Ямгурчей мурза Ивака да Мамука цари учинити идут, в Астрахани были пошли, и как слышевши назад к Тюмени покочевали, так ведал бы еси» [15, c.168]. Поход был направлен против «Ахматовых детей» Шейх-Ахмеда и Саид-Махмуда. Вполне резонно предположить, что поход был санкционирован или, по меньше мере, согласован с Московским княжеством, которому была выгодно покончить с остатками Большой Орды. Д.Н.Маслюженко и И.В.Зайцев предположили, что причины этого похода были связаны с желанием ногаев покорить столицу Большой Орды и заменить большеордынских ханов Сибирскими Шибанидами [11, c.100; 3, c.48], и с выводами исследователей следует согласиться. Вероятно, этот поход воспринимался Ибаком как мера к укреплению своего влияния на Москву путем расширения собственных владений, так и укрепления позиций внутри Тюменского ханства.

Однако планам ногайцев и Ибака не суждено было сбыться. По осторожному предположению В.В.Трепавлова, отступление ногайско-тюменского войска произошло из-за того, что с запада не прибыло союзное ногаям войско Крымского ханства [21, c.118]. Д.Н.Маслюженко усомнился в [272] данном тезисе: «сомнительно, что ногаи, обладавшие на тот момент весомыми силами, нуждались в крымской помощи для взятия города» [11, c.100].

В источниках, тем не менее, имеются данные, частично подтверждающие осторожный вывод В.В.Трепавлова. В грамоте крымского хана Менгли-Гирея к Московскому великому князю за 1493 год сказано следующее: «А Нагаи, осподарь, сказывают, голодна и обмерла сей зимы, и под Шамахею людей посылали многих, и Шамахейци их побили; а сказывают государь, думали хотели побечи от Нагай к Днепру, а на лето се хотели в твою, осподарь, землю» [15, c.180-181]. Точная датировка грамоты не указана, но упоминание о планах ногаев «на лето» может отнести её к весне 1493 года. Временное ослабление Ногайской Орды могло подтолкнуть Мусу и Ямгурчи к совместному крымско-ногайско-тюменскому походу.

По всей видимости, неудача тюменцев и ногайцев под Астраханью подтолкнула Ибака к новому витку переговоров с Иваном III. Очередное посольство прибыло летом 1494 года и, судя по всему, без ногайских представителей: «Лета 7002, приехал к великому князю от царя Ивака от нагайского с грамотою человек его Чюмгур. А се грамота.

Ибряимово слово. Великому князю Ивану, брату моему, поклон. После того ведомо бы было, слово то стоит: промеж Ченгосовых царевых детей, наш отец Шибал царь стоит с твоим юртом в опришнину, и друг и брат был; от тех мест межи нас ту Атамыров до Номоганов юрт ся учинил, а мы уинили далече, а с тобою меж нас добрые ссылки не бывало. Ино мне счастье дал Бог, Тимер Кутлуева сына убивши, Саински есми стул взял; да ещо сам с братьями и с детьми условившыся, а великого князя детей на княженье учинив, на отцов юрт на Волзе пришед стою. Ино как по первым по нашим, по тому же братству нашему примета, Алягам царь стоит, того прошу у тебя, да как его дашь нам, и дружбу и братству примета то стоит. Да отца своего места ищущи, на Темер Кутлуева сына ратью сел есми на конь. Да еще Алягама царя как дашь нам, после того твоему недругу недруг стою и твоему друг другу стою. Да се братство отведати, Чюмгуром зовут, слугу своего послал есми. Да еще нас назовешь собе братом своим, с добрым человеком Чюмгура отпустишь, ты ведаешь» [15, c.198-199].

В данном случае следует согласиться с Д.Н.Маслюженко (несмотря на то, что его мнение основано на данных из схожего по фактам источника [более подробно см.11, c.101]) о том, что здесь речь идет более о событиях 1481 года, нежели о неудачном походе под Астрахань. Как видно из послания, Ибак вновь предлагает дружбу, но для её укрепления вновь просит отпустить Алегама. Под «Номогановым юртом» в данном контексте грамоты И.В.Зайцев понимает «некий юрт», что мог располагаться между Московским княжеством и Тюменским ханством [3, c.49]. Анализируя данный термин, исследователь приходит к выводу, «что Намаганский юрт  - не что иное, как еще одно название Большой Орды [3, c.151], что согласуется с напоминанием Ибаком в грамоте о событиях 1481 года, т.е. разорении улусов Ахмат-хана.

Интересен и ответ Ивана III: «А хотели есми к нему послати своего человека, да нынечя  есмя своего человека с тобою вместе не успели послати; а вперед аже даст Бог хотим своего человека к твоему государю, к Иваку царю послати, чтобы дал Бог меж нас братство и дружба была и люди бы наши меж нас ездили нашего здоровья видети» [15, c.199]. В грамоте дается смутный намек на возможное ответное посольство в Тюменское ханство: очевидно, что все же Москва была заинтересована в дальнейших дипломатических контактах с Ибаком, несмотря на неудачную операцию против «Ахматовых детей», хотя источники об ответном  визите уже не сообщают.

Посольство 1494 года, вероятно, было последним актом внешнеполитических отношений Москвы и Тюмени: в источниках отсутствуют какие-либо еще упоминания о дипломатических контактах после 1494 года. Видимо, это связано с усилением местной княжеской династии Тайбугидов и убийством в 1495 году хана Ибака [21, c.118], хотя даже по данному вопросу среди исследователей нет единого мнения [иные даты см.: 11, c.101; 25, p.14].

В целом стоит отметить, что дипломатические контакты Москвы и Тюмени следует ограничить в рамках 1480-1494 гг. Некоторые источники, упоминающие о совместных действиях русских и тюменско-ногайских войск, фиксируют начало взаимоотношений Ибака и Московского великого княжества 1480 г.  [4, c.102; 8, c.104]. 1494-й год – предположительное время окончания дипломатических отношений двух государств несмотря на сведения летописи о возможном ответном визите Москвы.

Отношения Москвы и Тюмени не носили однолинейный характер: от достаточно теплых (награждение Ибака подарком («теш») летом 1481 года) до откровенно натянутых (сентябрь-ноябрь 1489 года: укрывание «недругов» Москвы в Тюмени; требование Ибака выдать бывшего казанского [273] хана Алегама). Поход осенью 1493 года против Астрахани, очевидно, служил попыткой как собственного внешнеполитического укрепления Ибака, так и причиной для повторного налаживания отношений с Иваном III, и судя, по указанию на возможный ответный визит, попытка эта частично увенчалась успехом.

Именование Ибака «царем Нагайским» отражало видение Москвой ногайско-тюменских отношений; упоминание в официальной московской т